Ирландский лжец

"Ковент Гарден. 11.15 вечера. Лето. Проливной дождь. Со всех сторон отчаянные гудки автомобилей." Так начинается пьеса Бернарда Шоу "Пигмалион".

Место действия пьесы выбрано не случайно. Ковент-Гарден всегда считался символом безупречного английского вкуса и мастерства, а для Бернарда Шоу в этом существовал и собственный  смысл. Писательскую карьеру он начинал, как музыкальный критик,  первая  страсть была -  опера, любовь к театру пришла позже.

 Этому способствовала чрезвычайно музыкальная атмосфера в их семье. Отец  был артистичен, играл на тромбоне; мать великолепно пела. Как вспоминал  Бернад Шоу, у нее было меццо-сопрано " замечательной чистоты",  к тому же, она  аккомпанировала себе на рояле. Одна его тетка играла на арфе, другая на виолончели, сестра обладала прекрасным голосом и была оперной певицей.

Но отец рано их оставил, и Элизабет Шоу, чтобы  поддерживать семью, приходилось  давать уроки пения; в доме постоянно звучали арии из опер. Стоит ли удивляться, что к  пятнадцати годам  Бернад Шоу знал всех великих: от Генделя и Бетховена до Верди и Гуно.

Бернард Шоу вспоминал, что все свое детство он пел, как птица, и удивлялся, как  при этом ухитрился  не сорвать себе голос. И все же, он не мог не признать, что главный интерес у него был к характерам персонажей и сюжетной интриге, музыка всегда оставалась на втором месте.

 Поначалу он решил стать оперным певцом и упросил свою мать учить его пению. Впоследствии мать  признавалась, что пока он выводил свои оглушительные рулады, она выходила в соседнюю комнату поплакать. Такое признание очень рассердило Бернада Шоу,  он расценил это, как  малодушие и предательство. В общем, певца из него не вышло, но знание предмета, дало ему возможность  нещадно критиковать других.

Кстати, критическое восприятие вокального искусства прививалось  ему с детства. Однажды учитель пения повел его в театр, на оперу  "Трубадур". Во второй картине действия мальчика крайне удивил голос за сценой: это Манрико пел свою серенаду, и он спросил учителя: "Что это такое?" Учитель ядовито прокомментировал: "Свинья в подворотне!" Лаконизм и прямота оценки  попали на благодатную почву, два раза повторять не пришлось, ученик отлично усвоил урок. И потому, став  известным музыкальным критиком, Бернарду Шоу не составляло труда едко высмеивать оперных певцов, никому не давая спуску.

 Он придирался к любой мелочи, обращая внимание не только на вокальные данные, но и на актерское мастерство. Авторитеты для Шоу не имели   никакого значения, в своем желании навести порядок в опере, он был беспощаден даже к своим близким. Однажды досталось и его сестре,  оперной певице, а за компанию и ее мужу,  партнеру на сцене. Вот что он написал о своем зяте: "Я не сомневаюсь, что сам по себе тенор – молодой красавец, но тут у него была внешность раздобревшего херувима; было видно, что он с нетерпением ждет, когда же смерть освободит его от роли Уайльдера". А о сестре  отозвался так: " Наша Доротея… пела безо всякого напряжения… рождая тем самым скуку… К концу второго акта  в зал ворвалась свора собак. Нужно полагать, их вела безумная надежда увидеть что-нибудь новенькое. Трудно удержаться от жалости, вспоминая, как они приуныли, разобравшись, что дают все ту же " Доротею". Его замечания ехидные и оскорбительные, тем не менее, были остры и  искренни. Но однажды, стоя за кулисами, он увидел молодого итальянского тенора, проходившего мимо него со сцены, который по-простецки смачно плюнул в сторону молодых артисток. Этот варварский поступок настолько возмутил Бернарда Шоу, что он разочаровался в опере раз и навсегда.

 За  несколько лет работы музыкальным критиком, он ни разу не поддался мнению авторитетов, безжалостно высмеивал устаревшие  традиции оперной сцены, поэтому  неудивительно, что никогда не пользовался гостеприимством "Ковент-Гардена".

В конце концов, карьера музыкального критика, ему надоела, и он начал искать утешения в драматическом театре. Обаяние, острый ум, умение взять нужный тон, сразу поставили его в разряд  выдающихся театральных критиков. Его рецензии имели несколько достоинств. Они легко читались, стиль был ни на кого не похож и  в них были смелые, откровенные суждения.

Постепенно, погружаясь в атмосферу театра, он попробовал сочинять собственные пьесы, однако признание они  получили не сразу, путь к славе был долгим.

Импульс к написанию новой пьесы у Бернарда Шоу часто шел от образа, от индивидуальности актера, одно время вдохновением ему служила знаменитая английская актриса Элен Терри. Но однажды, в "Гамлете" увидел актрису Стеллу Патрик Кэмпбелл,  в роли  Офелии и  она произвела на него сильнейшее впечатление. Специально для нее он задумал написать пьесу "Пигмалион", правда, писал ее  несколько лет. Но все это время не терял из виду миссис Кэмпбэлл.

Он внимательно следил за ее творчеством, расточал  бесчисленные похвалы, даже тогда, когда все в один голос ее ругали, и все же, до поры до времени, знакомство их оставалось заочным. Поэтому, предложив ей свою новую пьесу,  абсолютно не представлял, чем это для него обернется.

"Он вест-эндский джентльмен, она ист-эндская дама в переднике и с тремя ярко-красными страусовыми перьями, прощелыга цветочница…" Но, уговорить такую блестящую даму, как миссис Кэмпбелл, сыграть вульгарную  кокни цветочницу, в переднике и со страусовыми перьями, было величайшей фантастикой. Миссис Пат к тому времени было 47 лет, а в пьесе цветочница молодая девушка, лет двадцати. Удивительно, но уговаривать миссис Кэмпбелл  не пришлось, она недолго сопротивлялась. Умная, с большой долей самоиронии, она высокомерно поблагодарила Бернарда Шоу за оказанную честь и... пригласила к себе, уладить деловую часть. После чего немедленно овладела ситуацией.

Из письма Бернарда Шоу: «Я торжественно клянусь, что когда  входил в ваш дом на Кенсингтон-сквер, я был тверд, как кремень, и уверен в своей неприступности. Но не прошло и тридцати секунд… Ах, Стелла, если бы в вас была хоть капля порядочности, всего этого не случилось бы. Ну, где же мое достоинство? Ну где же мой разум? В мои-то годы…Слюнявый бред, полнейшее слабоумие".  И вслед этому,  из его дневниковых записей: "Годы спали с меня, как ненужная одежда".

На момент встречи с Патрик Кэмпбелл ему было 56 лет, но она не на шутку вскружила ему голову. Как  объяснял  Бернард Шоу, он уже был достаточно стар, чтобы соображать, поэтому  влюбился по уши. Но необходимо рассказать и о самой Стелле.

Ее матери было семнадцать,  а отцу двадцать один год, когда они повстречались. Он не знал ни слова по-итальянски, она не говорила по-английски. Тем не менее, молодые люди пылко полюбили друг друга и вскоре поженились. От этого брака родилось шестеро детей. Одну из девочек назвали Беатрисой Стеллой. Stella Stellarum - звезда звёзд, так называл ее впоследствии Шоу. От матери итальянки ей передалось   своеобразное поэтическое мироощущение и чувство гармонии.

Стелла не получила никакого систематического образования. Если бы не ее любимый дядя Генри, она бы даже не толком знала английскую литературу. Это он  подбирал для нее  нужные книги для чтения, а потом, они вместе обсуждали прочитанное. Стелла год пробыла в Париже у одной из своих теток, брала уроки музыки, посещала музеи, концерты, изучала французский язык, но с театральным творчеством никогда не соприкасалась. Возможно еще и потому, что ее мать не любила английский театр. Удивительно, но Стелла почти в точности повторила  судьбу своей матери. В семнадцать лет вышла замуж и стала Стеллой Патрик Кэмпбелл.  Замужество не было удачным. От этого брака родились двое детишек - мальчик и девочка,  однако ее муж, Патрик Кэмпбэлл, был абсолютно не приспособленным к семейной жизни. Очень болезненный, постоянно без работы, он был плохим отцом для ее детей. В поисках работы даже отправился в Австралию, и вся тяжесть по воспитанию двух крошек легла на плечи 20-летней Стеллы. Но оказалось,  эта  хрупкая, романтическая девушка обладала огромной силой воли и несгибаемым характером. Чтобы  кормить детей и поддерживать мужа, она пошла на сцену, хотя родственники и знакомые  её  отговаривали. А парижская тетка Кейт писала: " О, бедная Стелла, ты совершила безумный поступок!… Тебя ждут стыд и унижение от того, что выставляешь себя на позор перед добропорядочными  людьми".

У неё обнаружилось незаурядное, оригинальное дарование, это стало очевидным сразу. В ее красоте было какое-то неповторимое, тревожащее обаяние; высокая, стройная, худая, с беспокойной грацией движений, она передавала чувства своих героинь с удивительной страстностью.

"Когда я вышла впервые на сцену, то почувствовала, будто зрители очень далеко от меня и надо непременно дотянуться до них. Думаю, что это всегда – главная задача для актера и всем приходится так или иначе ее решать".    

Отсутствие профессиональной подготовки сказалось сразу же, каждый  спектакль требовал колоссального напряжения нервов и физических сил, и от перенапряжения голосовых связок она  даже потеряла голос, доведя себя до нервного истощения. Разговорный голос вскоре восстановился, но певческий так и не вернулся. Прошло больше пяти лет замужества, а от  её восторженности и легкомыслия не осталось и следа.  В ней вдруг открылась большая сила внутреннего сопротивления невзгодам, упорство в их преодолении. Врожденный ум Стеллы раскрыл её склонность к  наблюдательности, к юмору, а подчас и сарказму и помогал бороться с жизненными  неприятностями. С годами неуравновешенный характер миссис Кэмпбэлл, с дикими вспышками и неистовыми взрывами, превратился в легенду, которая тащилась вслед за ее славой, как шлейф.

В своих взглядах на жизнь она была и трагична и смешна – неисправимая выдумщица, фантазерка.

Самая любимая сказка Стеллы  - о муравьях и построенном ими большом муравейнике. В нем было все – дворцы, тюрьмы, театры. Эти муравьи умели строить и танцевать, философствовать и сочинять стихи. У себя в муравейнике они построили даже церковь, и  постоянно молились в ней о том, чтобы - не приведи господи – никто не разрушил их муравьиное царство. Но однажды это все же  случилось: муравейник был разорен.  Из дома, который находился неподалеку, пришла кухарка и вылила на муравейник воду. Это была ее месть за то, что  у себя в кухне  она нашла муравья в масле. Некоторые муравьи отчаялись, но другие не сдались и тотчас принялись строить новый муравейник. Однако, эта трагедия навсегда осталась в их душах.  Теперь, когда они молились в своих вновь отстроенных храмах, прося бога, чтобы он защитил их от новых разрушений, они  всегда добавляли: " А если все же это  случится, не допусти, чтобы потух наш разум". 

Вот с такой актрисой, сохранившей душу девочки-мечтательницы, встретился Бернард Шоу, который сам был  очень далёк от сентиментальности.

До  встречи с Патрик Кэмпбелл Бернард Шоу не испытывал серьезных любовных потрясений;  возможно, потому что все свои страсти он переживал умом, а не сердцем.

Он много трудился, много писал, не раз бывал на грани истощения, балансируя между жизнью и смертью. Самое большое  его пылкое чувство - переписка с театральной актрисой Элен Терри, но этот вялотекущий роман,  продолжавшийся в течение трех лет,  закончился его женитьбой на Шарлотте Пейн-Тауншенд. В то время ему было уже  сорок два года. Многие говорили, что брак этот сильно смахивал на брак по расчету. Шарлотта происходила из богатой ирландской семьи и была всего на год моложе Бернарда Шоу.  Женитьба в таком возрасте не позволила им завести детей, а без детей  Шарлотта не признавала брачных отношений, и потому их отношения были исключительно платоническими.

Такой несколько странный союз, тем не менее, был  согрет теплотою и дружеской привязанностью. Шарлотта была для Бернарда Шоу скорее сестрой и матерью, нежели возлюбленной.

И вот, когда казалось, что жизнь уже не преподнесет никаких сюрпризов, произошла его удивительная встреча с Патрик Кэмпбелл. Главное противоречие  заключалось в том, что Бернард Шоу был женат и не собирался разрушать семью - а  миссис Кэмпбелл освободилась от семейных пут, и была свободной, как птица, что давало ей большие преимущества.

 Шоу без труда мог позволить разбить свое сердце, но потерять голову  он  бы себе не позволил.  И даже не подозревал, что сочиняя  пьесу " Пигмалион"  в точности опишет свой будущий роман с Патрик Кэмпбелл.  Репетиции "Пигмалиона" стали его кульминацией.  Они оба уже не понимали, где кончается  пьеса, а начинается их роман. Со стремительностью вихря он закружился в письмах, по телефону, и, конечно же, свиданиях. Два абсолютно разных человека: она страстная мечтательница, он сама воля и рассудок. В результате, родился величайший шедевр – «Пигмалион», но его рождение стоило обоим   величайших мук.  

    Бернард Шоу отлично знал цену  миссис Пат. Она одна могла  взвалить на свои плечи дрянную пьесу и прийти к оглушительному успеху. Но ее знаменитый вздорный характер… О,  Бернард Шоу хорошо узнал его во время репетиций. Режиссер, который собирался ставить "Пигмалиона" говорил: "Я заплачу  любое жалованье, любой актрисе, но с миссис Кэмпбелл я ни одного спектакля больше делать не буду. Лучше мне умереть".

Бернард Шоу был непреклонен. Пьеса написана для нее и Элизу Дулитлл будет играть  только миссис Кэмпбелл. Миссис Пат нервничала еще и оттого, что ее героиня молоденькая девушка, а ей уже почти  пятьдесят, и она, конечно же, очень боялась разочаровать Шоу и вела себя высокомерно, порою раздражаясь по пустякам, скандаля. А он не догадывался о причинах ее нервозности, ведь ни на секунду не сомневался в том, что она может все.

Он ставил ей непомерные задачи,  был груб и требователен,  и возможно именно это позволило ему воплотить тот  знаменитый характер Элизы Дуллитл, который вознес актрису Патрик Кэмпбелл на вершину славы.

 Репетиции пьесы превратились в настоящий ад. Когда обстановка  окончательно раскалялась, миссис Кэмпбелл могла ледяным тоном потребовать удалиться Шоу с репетиции. Позже он вспоминал репетиции, как кошмарный сон, но доставалось не только ему. Актер, репетировавший роль мистера Хиггинса, Герберт Три постоянно страдал от ядовитого языка  миссис Пат, хотя с ним она находилась в довольно мирных отношениях."Почему Вы все время поворачиваетесь ко мне спиной!" -  капризно восклицал он. " А Вам что, не нравится моя спина?" – ехидно отвечала  миссис Кэмпбелл. Шоу, довольно хихикая, наблюдая за  происходящим на  сцене. В конце концов, на одной из репетиций, миссис Кэмпбелл  угодила Герберту по физиономии бархатными шлепанцами. Он настолько был ошеломлен этим варварским поступком, что упал в кресло и зарыдал. После чего миссис Кэмпбелл пришлось битый час подлизываться  к Герберту Три, чтобы репетиция была продолжена.

    Репетиции превратились в  баталии, и миссис Кэмпбелл  еще поскандалила с Бернардом Шоу о расположении мебели на сцене и украдкой перетащила ее за кулисы. Шоу велел машинисту сцены привинтить мебель к полу, оставив не привинченным пианино, которое пусть  себе на здоровье толкает.

Со свойственным ему  ирландским упрямством,  он хотел получить все сразу - и великую актрису Патрик Кемпбелл,  и  Элизу Дулитл.   Хотя  на самом деле ему нужна была только Стелла,– его несравненная Стелла, ее трепетная душа, но она от него ускользала. Он злился на самого себя, обижал ее, пытаясь причинить  боль, чтобы заставить  любить себя еще сильнее. Миссис Пат не оставалась в долгу.  Она внезапно срывалась с репетиций и уезжала из города. Он бомбил ее письмами, в которых выворачивал свою душу наизнанку, а она возвращала ему их нераспечатанными.

Патрик Кемпбелл откровенно избегала с ним встреч и мучила его, а тем временем приближалась премьера спектакля. Бернард Шоу был в отчаянии. Когда ему показали фотоснимки, сделанные перед самой премьерой, он запретил их публиковать.  Но один снимок все же послал Стелле с надписью: "И вам не стыдно?"

 Наконец, наступил долгожданный день первого спектакля. Вся труппа была в безумном волнении, главный герой на грани истерики, одна миссис Кэмпбелл излучала абсолютное спокойствие, находясь в прекрасном настроении, словно уже предчувствовала   оглушительный триумф.  Она с блеском, без единой ошибки  провела от начала до конца свою роль. Кульминационная сцена в салоне миссис Хиггинс, где Патрик Кэмпбелл с шиком произносила: " Not bloody likely"  ( К чёртовой бабушке) -  взорвала зал. Ледяное молчание сменилось бурным смехом, еще бы, таких речевых оборотов на английской сцене еще не было. Никто  до Бернарда Шоу не осмеливался на такие вольности... Это было как взрыв бомбы, как сигнал того, что незыблемые театральные каноны дрогнули. Всем стало ясно - викторианская чопорная мораль устарела,  и с восторгом приняла вызов, брошенный Бернардом Шоу. Это была абсолютная победа!

  На следующий день  газеты наперебой цитировали Элизу Дуллитл. Вознесшийся за одну ночь на вершину успеха, Бернард Шоу блаженствовал и в эти минуты  вновь  боготворил Стеллу. Он уже был готов простить ей все обиды и унижения, и ее несносный характер. Но…

 После спектакля его ждал сокрушительный удар. Уже в который раз он убедился, что Стелла умела великолепно разыгрывать драматические сцены. Сразу же после премьеры она объявила ему, что в прошедшую среду вышла замуж. Бернард Шоу, любивший эпатировать публику под занавес каким-нибудь оригинальным поворотом события, такой развязки не ожидал. Стелла решила выйти замуж, чтобы отомстить ему. Она  смертельно ранила его, но он выстоял. На этом их сумасшедший театральный роман закончился.

    Ее замужество  не было удачным. Стеллу нельзя было не любить, но и  жить с ней, было невозможно.  Сначала она уехала в Америку, потом  Париж. В Англию так и не  вернулась, поселилась в Пиренеях. Когда она скончалась, под  её кроватью нашли шляпную коробку, в которой было самое  для неё дорогое  – письма  Бернад Шоу.

 Бернарда Шоу трудно было понять – вот в чем беда. Своими умными шутками он прикрывал душу, и  всегда было не понятно, когда  он говорил серьезно, а когда дурачился. И все же объясняется это довольно просто: в нем был огромный накал жизненной энергии. Стелла называла его "Джой" сравнивая, с рыжим клоуном, а он  никогда и не отрицал,  что  и есть самый настоящий клоун и даже гордился этим.

Нет, они не расстались навсегда. Их отношения продолжались в многолетней переписке, длившейся почти 40 лет, и  оборвались лишь тогда, когда Стеллы не стало. Впоследствии,  Бернад Шоу, не без хвастовства писал: "Патрик Кэмпбелл свела в могилу двух мужей, но ее последнее письмо ко мне, написанное перед смертью, начиналось словами: "Милый, милый Джой!.." 

 Черта с два! – воскликнула бы Стелла, если бы  услышала, но она навсегда покинула  этот мир, и эту пустоту никто уже заполнить не мог.

 И как знать, может быть, мы так  бы и не узнали истинного отношения  Бернарда Шоу к Патрик Кэмпбелл, если бы не случайно оброненная им  фраза, когда он  узнал о ее смерти из утренней газеты. И это были,   наверное, самые искренние, самые  добрые, самые честные слова о Патрик Кэмпбелл: " Ей было трудно жить среди реальных людей, в мире реальности. Ведь она была  великой волшебницей, которая околдовала весь мир, в том числе и меня".